[Начало игры]
"Воплощение истинной Красоты мира". Лёгкий прищур огромных жёлтых блюдц-глаз. Бледные лучи солнца нерешительно проникают внутрь тёмного коридора, ведущего в главную залу молитв. Шредингер не привык выходить на улицу через "парадную" дверь, но сегодня был особый день. "Всё равно..."
Прошла ровно луна, ровно месяц спустя смерти Сонливого. И именно спустя только месяц он решился выйти наружу. А её величество природа словно издевалась над ним, над его опустевшим разумом и сердцем, солнечные лучи сверкали в отражении луж тысячами каратами бриллиантов, ветер приносил с собой запахи трав и жизни. И вечно так происходило, но Шредингер не торопился обвинять мир в этом, потому что понимал - он не может уследить за всеми событиями. У кого-то сегодня праздник, кто-то радуется и веселится, и мир тоже радуется вместе с кем-то, а этот взлахмоченный тёмный комок шерсти с тёмно-серой грудью даже не решается сделать единственный шаг, чтобы ступить на влажную тропинку. "Как глупо... Но разве Сонливый хотел бы видеть меня таким?"
Тоскливый взгляд возводится к небесам. Нет, Сонливый не хотел бы видеть его таким. Он хотел бы, чтобы он жил дальше. Пусть и изредка его, Сонливого, вспоминал, но чтобы никогда не оглядывался назад. И не останавливался. Как бы тяжело это не было бы. Лёгкий, словно шёпот лесного ручейка, вздох. "А ведь верно..."
Шредингер заставил себя сделать шаг вперёд, теперь уже всем корпусом оказавшись на улице. Быстро оглядевшись, молодой кот неторопливой рысцой направился в сторону выхода из двора. Он знал, что наступают холода, а, значит, мыши и крысы начнут запасаться пищей на зиму, а это соответственно означает, что они все ринуться в сторону провизии церкви. А, значит, Шредингеру придётся уже в одиночку защищать зёрна от этих грызунов, хоть и каких-то пару месяцев тому назад он ещё, шутя, делал из охоты настоящую игру, получая истинное удовольствие от общения со своим наставником, отцом, дедом и братом в одном лице - с Сонливым. Но Смерть не обманешь...
От одной мысли о предстоящей ловле Шрёдингера бросило в дрожь, он чувствовал омерзение  просто тошноту от того, что ему через пару (десятков) часов придётся сеять смерть среди грызунов, исполняя свои обязанности. Сейчас ему совершенно не хотелось охотиться.
Подойдя к ближайшей луже, он со слегка хмурым видом вгляделся в своё отражение. Несколько осунувшийся молодой кот, с серьёзным и хмурым взглядом несколько грустных жёлтых глаз. "Убогое зрелище, да простит меня Господь".
Оторвавшись от созерцания собственного потрёпанного внешнего вида, Шредингер опустил морду и принялся лакать дождевую воду из лужи. "Несколько мутная, ну да ладно". Напившись вдоволь, кот вновь побрёл по направлению к каменному невысокому забору (кстати, ворота тут отсутствовали, был просто проход в заборе). Запрыгнуть на него не составило никакого труда. Очутившись там, кот заставил себя сесть на холодный камень и чуть ли не превратиться в каменную и непоколебимую статую, замерев в одной позе. Лишь только кончик хвоста подрагивал, да уши, реагируя на малейшие посторонние звуки, коих здесь было превеликое множество. Шрёдингер не собирался сидеть здесь целый день, но побыть пару десятков минут в тишине тоже не помешает. Кот подставил морду встречному ветру, который прошёлся по его шерсти, которая невольно слегка встала дыбом.

С каждой секундой настроение плавно перетекало из "просто нечто среднее" в "прямо таки паскудное". А когда у Шрёдингера паскудное настроение, это обычно очень плохо заканчивается, в частности - для него же самого. Наверное, он всё же отчасти удивительная личность, хоть и некоторые особо грубые личности обозвали бы его просто слабохарактерным или мягкотелым. На самом деле кот никогда не отличался мягкостью и уступчивостью, если не считать чистого инстинкта самосохранения и благоразумность по отношению к более сильным и крупным собеседникам. Но сейчас его уши были прижаты к затылку, а выражение морды становилось всё более кислым и удручённым. Потому что вновь - воспоминания. Потому что вновь - необъяснимая и томная тоска.
Ветер принёс с собой лесные ароматы трав и удушливый запах города откуда-то издалека. Шрёдингер всегда любил наблюдать за глупыми лесными котами, но в город он не лез чисто из принципа "самоубийство не значит только виселица". А ещё - запахи котов. И один, особо чёткий... тихие шаги, которые всё же уловил острый слух кота. Но тот продолжал сосредоточенно рассматривать местные пейзажи, всё больше и больше горбясь, словно пытаясь понять, когда именно позвонки всё же треснут и надломятся.
-День добрый,
- Господь хранит вас, - на автомате тихо, словно шелест потревоженной ветром листвы, произнёс Шредингер, однако, вспомнив о том, что он уже месяц как чуть ли не единственный кот чуть ли не во всех окрестностях, перенявший веру людей, осёкся и уже чуть громче произнёс, переводя. наконец, взгляд на гостя, - Добрый день, если его можно назвать добрым, - и с самым убитым видом трагично, словно в какой-нибудь опере, вздохнул. Незнакомец запрыгнул на забор, давая возможность коту рассмотреть его, пусть и со взглядом печальным и меланхоличным настроем в разуме. Мозг тут же начал обрабатывать новую полученную информацию,  а сам Шредингер невольно начал мысленный анализ внешности кота. Ну, довольно-таки крупный кот. Года два, минимум - полтора. А, значит, в расцвете молодости и силы. Слишком чисто и хорошо ухожен для лесного кота, который и так не забредают так далеко, но для одиночки и бродяги слишком упитан. Нет, кот как раз был стройным, но, как и все домашние коты, всё же имел "потайной" тонкий слой лишнего "жирка". У Шрёдингера такое тоже есть, но он от природы несколько тощ, поэтому этот слой не так уж и виден, но хотя бы он гораздо менее заметен, чем мускулы, "полученные" от ежедневных охот на грызунов в церкви. Так или иначе, а кот был весьма неплох по телосложению, да и производил впечатления всё же сильного кота. Шредингер чисто для себя приметил, что, возможно, намечается весьма неплохая беседа. Если, конечно же, это можно будет назвать беседой, учитывая настроение самого кота.

Шредингер во время успел перехватить подходящий к горлу трагичный и тяжкий вздох, чтобы вновь не впасть в тотальную депрессию. Он слегка прищурил глаза, но не из-за того, чтобы строить из себя эдакого матёрого "хыжака", а просто потому что солнечные блики словно резали по зрачкам, поскольку неестественно ярко отражались в огромных лужах. Молодой кот прекрасно помнил, какие страшные раскаты грома и удары молний сотрясали, казалось бы, всю округу сей деревушки, как сильнейший ливень хлестал, словно раскалённые хлысты, ни в чём не повинную землю, одновременно оставляя на ней уродливые борозды луж и ям, но и так же даря влагу, а значит - жизнь растениям, деревьям и зверям. В тот момент сам Шредингер сидел на чердаке и наблюдал за этим из окна. Тогда он особенно поддался своим горестным размышлениям, будучи морально совершенно раздавленным.
-Почему бы его не назвать добрым?
Сомнение - вот что читалось на лице новоявленного знакомого незнакомца, как бы нелепо это ни звучало. Правда, в этом загадки никакой не было - любой бы задался таким сомнительным вопросом, как что заставило этого кота "при церкви" находиться в таком депрессивном и меланхолическом настрое. Ага, как же, ведь надо радоваться жизни. Или смерти, кому как ляжет Божья воля. Взгляд собеседника перешёл выше морды Шредингера, и тот сразу же понял, что кот любуется или же просто рассматривает церковь, которая служит домом самому коту на протяжении всей его жизни. И опять - воспоминания. И опять - кислая мина. Впрочем, когда кот вновь взглянул на него, то кот изобразил натянутую улыбку, хоть и дрогнули лишь кончики его тонких чёрных губ:
- Наверное, потому что мне, похоже, больше не суждено радоваться и называть дни своей короткой жизни добрыми, - улыбка исчезла, кот вновь поник. Затем, заставив всё же принять более или менее спокойное выражение морды, добавил, - Конечно же, глупо делиться с первым встречным незнакомцем своими тайнами, но если я ни с кем не поговорю, то точно сойду с ума, - на этот раз - томная усмешка, Шредингер слегка поднял морду, взглянув с прищуром в небеса, и лишь через пару десяток секунд (или минут, время сейчас для него не играло роли) вновь заговорил:
- Вот уже прошла луна, как умер мой самый близкий друг. Он был моим наставником с самого рождения, я знал его с первых секунд того часа, когда открыл впервые глаза, будучи беспомощным котёнком. Наверное, я всё же принимаю всё чересчур близко к сердцу, но сейчас я даже не представляю, когда смогу с уверенностью сказать, что оправился от потери, - и смолк.
Нет, наверное, всё же глупо было делиться с первым встречным, а тем более - незнакомым котом - самым сокровенным, самым родным и близким для его души. Но что сказано - то сказано, Шредингер уже не мог изменить ход событий. Да и не хотел - он никогда особо не дружил с соседскими домашними котами и одиночками, предпочитая обходиться лишь наблюдениями и дружбой с Сонливым. Ему достаточно было своего старого верного друга, но теперь, когда тот мёртв, когда Господь забрал его к себе на небеса, Шредингеру придётся привыкать к тому. что теперь он один, и ему нужен новый тот единственный и самый верный друг, чтобы быть уверенным в том, что он не сойдёт с ума от одиночества, воспоминаний и страданий. Взгляд переместиться в противоположную сторону от церкви, куда-то вдаль, но на этот раз в душе загорелась, словно одинокая свеча утром в церкви, первая, среди всех прочих свеч, новая надежда на то, что в мире ещё не всё потеряно, что ещё есть смысл дальше жить.
А ведь это только начало разговора. Весьма неплохое, можно заметить, раз даже ещё не узнав имя кота (что не очень-то и обязательно, хоть и другие считают иначе), Шредингер уже был полон планов и идей.