Темно. Холодно. Страшно. Страшно? Нет, не то. Скорее все-таки холодно. Или нет? или таки страшно? Черт, бессоница - это хуже тысячи зоноз в лапах. Это даже хуче чем вытачить тысячу зоноз из лап других! Червонец нервно перекатывался с бока на бок. Усталость давно уже сжала тело в железные тиски, но не хватало самого главного атрибута темноты и тишины - сна. Нужно уснуть, сон прогонит холод, утолит голод, на время, на несколько часов, но этого было бы достаточно. Отчего только такая дикая усталость, будто бы не спал неделю, месяц, год? Это же невозможно, с таким не живут.
Тем временем круглое, желтое и теплое яблоко солнца закатилось за горизонт. Прямо-таки волшебное яблоко по волшебному зеркалу из народных сказок. Катится себе, катится, озаряет мир, освещает путь, но это так, между делом. На самом деле оно просто катится. Что за чушь лезет в голову, когда не спится? Целитель перевернулся на спину и повернул голову в строну выхода, медленно и лениво. Горизонт пылал самыми дикими и безудежными красками. Оседая на холмах бескрайней, казалось, пустоши, свет взвивалася ввысь, обвалакивал облака толстым кроваво-грасным покрывалом и падая снова на грешную землю густым маревом. Реденькие облака бросали зловещие тени, делая цветовую гамму еще более... Огненной, что ли? Красно-желтый трепещущий ад... Чирик зажмурился от удовольствия, позволяя золотистому теплому свету лизать себе морду лица. Он был так погружен в мысли о тепле и свете, что на время забыл о холоде и темноте глубин своей пещеры и, кажется, уснул.
Когда оранжевые, как сегодняшний закат, глаза Червонца распахнулись вновь, то в пустоши уже хозяйствовала ночь, а пещера озарилась уже холодным, лунным светом, от которого все какое-то безжизненное и чужое. Будь на то воля ученика, то он сожрал бы луну, выпил бы до капли ее ледяной голубоватый свет и умер бы, чтобы в четырех племенах навсегда воцарился день. Рыжий верил, что луна и ночь - одно и то же, глупый ребенок...
Однако, сон отступил и, кажется, на долго. Целитель робко встал на четыре лапы, осмотрелся. Темнота и тишина, ну конечно. Однако что-то все-таки привлекало внимания. Что-то, от чьего белого окраса лунный свет рикошетил и слепил окружающихся. В мистическом голубом сиянии Хруста, казалось, светилась ничуть не меньше Звездных предков. Прядки шелковистой парафиново-белой шерсти падали на подстилку из сухого вереска, создавая восхитительный контраст мягкости и жесткости, смерти и теплящейся жизни. Однако пациентка явно не спала, вошкалась как вша на гребешке и зачем-то тукалась мордочкой в подстилку. Нюхает она ее, что ли? Нет, ну, всякое бывает. Червонец вздохнул, и от его горячего дыхания поднялось трепещущее облачко пара. Как же все-таки холодно. Приглядевшись, ученик заключил, что его белая постоялица тоже замерзла, худую тонкую спинку ученицы то и дело била ледянящая дрожь. Простудится еще, придется от кашля лечить. Мне оно надо? Целитель успокаивал себя, стараясь оправдать свой неясный душевный порыв прилечь рядом и греть своим скудным теплом. Робкий шаг вперед, еще один. Заново учимся ходить, дышать, осязать. Вот уже в одном шаге подстилка Хрусталик. Набрав в грудь побольше воздуха, Чирик аккуратно прилег на край вересковой соломы и прижался теплым рыжим боком к боку Хру. Шерсть ученицы сразу же вплелась в его короткую и рыжую, словно бы так и надо, словно бы здесь ей и самое место. Червонец не смел дышать. Не упади в обморок, не упади.